В первый раз я понял это, находясь в большой комнате с длинным черным столом у окна. А перед столом на истертом полу стояла молодая девушка. Она спросила меня — отдал бы я кровь уз своих жил, если бы она ей понадобилась? Я почувствовал, что могу отдать всю свою кровь, если только она будет ей нужна, и, говоря об этом, ощущал го-длинное блаженство.
— Где сейчас эта девушка? — взволнованно спросила Кристи.
,— Ее уже нет в живых,— ответил Индрек и продолжал:— Во второй раз это произошло в какой-то низкой подвальной каморке. На куче тряпья плакала девочка, у которой ноги были совсем слабые, никак не могли окрепнуть. Девочка уже не верила, что ноге у нее когда-нибудь поправятся, а мне хотелось вернуть ей эту веру. И когда мне это удалось, я во второй раз испытал блаженство.
— А в третий раз-—теперь, да? —спросила
Кристи.
— Нет, это уже был четвертый. Когда я спустился с лестницы, увидел солдата, понуро сидевшего па нижней ступеньке, заглянул ему в лицо, я почувствовал, что дни этого человека сочтены. Мне захотелось во что бы то ни стало вернуть ему жизнь — ведь он сказал, что у него пятеро ребят мал мала меньше. Так я и сунул руку в революционную кассу — замахнулся на самое революцию, как сказал Крез. И как раз в ту минуту, когда я это сделал, я ощутил величайший подъем, великое блаженство, ибо революция была для меня самым высоким и священным, и все же я забыл о ней ради детей незнакомого солдата.
Они долго шли рядом молча, потом Кристи спросила:
— А третий раз?
— Это было в полночь. На дворе похолодало, вызвездило. Я сидел в большой комнате с высоким потолком, где стояло много черных парт, большая черкал доска, кафедра и два нотных пюпитра. Именно пюпитры я помню так ясно — один был обыкновенный, черный, другой не совсем обычный, коричневый.| Сидел я за столом, передо мной горел огарок свечи, потому что висячая лампа была пуста. Писал, все больше увлекаясь, и кончилось это странно: я убил бога — словами, конечно. И в это мгновение познал блаженство.
— Неужели бога можно убить? — спросила Кристи словно испугавшись.
— В ту ночь я верил, что можно,— отозвался Индрек.
Они снова в молчании шагали рядом. Только спустя долгое время Кристи проговорила: