-- Слышала бы мама, как вы обретаете блаженство.
—- К чему это? — возразил Индрек.— Каждый человек блаженствует по-своему. Вам я это рассказал для того, чтобы вы хоть немного меня поняли и не подозревали меня в чем-то, как другие.
— Я никогда вас не подозревала, но когда другие
Вот-вот, именно: когда другие...— подтвердил Индрек,—Этим «другим» принадлежит мир, и революция тут ничего ее изменила. Это началось еще летом, на сходке в лесу. А недавно во мне стал сомневаться ваш отец, и теперь я, так сказать, человек конченый. Но знаете, что я вам скажу: я бы тоже мог самих этих сомневающихся кое в чем заподозрить, так же, как и они меня.
— И моего отца тоже? — спросила Кристи.
— А хотя бы, к примеру, и вашего отца. Ведь вот скажите, что вы, собственно, о нем знаете? Знаете ли вы, куда он ходит, что делает, с кем встречается?
— Он ходит на собрания и...
— Откуда вы знаете? — спросил Индрек.
— Он же сам говорит,— удивилась Кристи.
— А разве это значит, что вы знаете, если он говорит? — стоял на своем Индрек.— Даже если бы кто-нибудь другой говорил, и это не изменило бы дела: они ведь могут быть между собой в сговоре. Если б вы видели своими глазами, слышали своими ушами, куда он ходит, что он делает и говорит, с кем общается,— вот тогда бы вы знали. И это должно длиться целыми неделями, чтобы можно было решить, не делает ли он хоть изредка какого-нибудь подозрительного прыжка в сторону.
— Вы, значит, подозреваете моего отца? — заволновалась Кристи.
— Нет,— покачал головой Индрек.— Я ни в чем его не подозреваю, я только привожу пример: человек, если захочет, может заподозрить другого, как ваш отец заподозрил меня.
— Но он же не связан с полицией,— возразили
Кристи.
— Откуда вы знаете? — повторил Индрек.
— Вы меня пугаете,— со страхом выговорила Кристи.— Вы говорите так, как будто знаете что-то и скрываете от меня. Вы все умнее меня, поэтому вам легко мною играть.