Порой откуда-нибудь из-за угла чуть тянуло влажным, жарким ветром, но он сразу же замирал, отягченный испарениями и запахами городской окраины. Но там, вверху, ветер, как видно, дул в полную силу: струи дыма из фабричных труб тянулись, точно жадные руки какого-то страшилища или зловещие черные петли, силясь обхватить туманный город со всеми его радостями и печалями.
На перекрестке немощеных улиц мутно поблескивала глубокая лужа, чумазые, босоногие ребятишки плескались в ней чуть ли не по колено. При этом они вскрикивали и щебетали так звонко, словно в этой уличной грязи крылась для них чистейшая радость и счастье. Индрек не смог пройти мимо, он невольно задержался на несколько минут, чтобы и ему. досталось хоть немножко этого ребячьего счастья и радости. Но не успел он остановиться, как загудел фабричный гудок — глухо, почти жалобно.
— Слышите? — крикнул мальчишка лет семи-восьми, явно важничая.—: Это «Двигатель»! Отец вчера вечером говорил, что сегодня будут пар из котлов выпускать. Наверняка! Вот уже и загудел гудок. Скоро и другие начнут, небось не отстанут.
— Не отстанут, ни за что! — в один голос подтвердили остальные мальчишки, а девочки от радости всплеснули руками, как будто заводской гудок возвещал о каком-то великом празднике.
Индрек пошел дальше. Кое-где люди останавливались, прислушиваясь и озираясь, точно искали, с кем бы перекинуться словом, или чего-то боялись. А когда к первому гудку вскоре присоединился второй, что с такой уверенностью предсказывали ребятишки, ко второму — третий, четвертый, потом еще и еще, стали показываться люди, большей частью женщины; они выходили из калиток на улицу, как будто гудки здесь звучали громче и можно было не только послушать их, но и что-то увидеть. Но в тишине пустынных улиц каждый видел лишь своего соседа, который точно так же прислушивался и озирался, или же какого-нибудь лавочника, поджидавшего покупателей у двери.
Около одной из калиток Индрек остановился. На столбе, покрытом тусклой потрескавшейся краской, висела бумажка, на которой было написано: «Приличному жильцу — мужчине или женщине — сдается по дешевой цене хорошая комната». Индреку, чтобы понять смысл написанного, пришлось прочесть эти слова несколько раз, так как, читая, он в то же время прислушивался к разговору двух женщин, высунувшихся из окон второго этажа.
— Чем это все кончится — господь его знает. Только и делают, что бастуют, пар выпускают,— сказала молодая женщина.
— Бедой кончится, не иначе,— ответила пожилая.— Работать не будут, кто ж им жалованье станет платить.
— Но ведь когда зимой была стачка, все уплатили,— возразила молодуха.
— А сколько народу поубивали, сколько ранили! — сказала пожилая.
Индрек вошел в ворота— комната сдавалась в доме во дворе. Он сегодня уже ходил смотреть несколько комнат, но все они по тем или другим причинам оказались неподходящими. Он уже устал бродить по улицам и решил снять первое попавшееся жилье, если только позволит цена и прочее.