— Могу,— просто ответил Индрек.
— И можете про своего отца и мать все-все думать?— спросила девушка.
— Почему же именно о них?
— А-га! — торжествующе воскликнула Кристи.— Вы тоже не можете всякое думать.
— Могу,— сказал Индрек.— Я могу, например, подумать, что мой отец — шпик.
— Господи боже мой! — вскрикнула Кристи, и в ее голосе послышались слезы.— Вы ужасный! Вы страшный! Я вас боюсь.
— Вы меня неправильно поняли,— попытался Индрек пояснить свою мысль.— Я могу об этом думать, но могу не верить этому.
— Нет, нет! — возразила Кристи.— Кто может так думать, тот и верить может. Когда я о чем-нибудь долго думаю, я начинаю верить, что это так и есть, иначе почему бы я так думала.
Индрек ничего не ответил — он понимал, что и без того зашел уж слишком далеко. Кристи продолжала:
— Хорошо вам — вы и в мыслях свободны, а мне нигде нет свободы. Вот уеду в Америку, тоже буду свободной, там не будет ни отца, ни мамы, некому запрещать, следить. Там я стану приучать свои мысли, чтобы были свободные, совсем-совсем свободные! Напишу вам оттуда, и вы своими глазами увидите, какие они у меня свободные. А вы мне ответите — тоже совсем свободно. О свобода, свобода, свобода!
— Вас могут услышать,— произнес Индрек, чтобы прервать вдохновенный поток ее слов. Но это непомогло, Кристи говорила в каком-то экстазе, широко раскрыв глаза, словно устремляясь в полет в царство свободы.