у Индрека не было ни одежды подходящей, ни обуви. Поэтому он ограничился письмом; в ответ ему должны был к прислать нужные сведения.
Но и эта надежда не оправдалась: вскоре началась забастовка почтовых служащих, так что на доставку писем едва ли можно было рассчитывать. Индрек ждал, ждал, и в его памяти постепенно тускнело все, что было связано с письмом: надвинулись новые, волнующие события, которые в течение нескольких дней заслонили собой все прежнее.
Вначале правительство и народ стояли друг против друга и фронт борьбы проходил между двумя враждебными лагерями; теперь же шли битвы и в самом народе. Противники правительства раскололись на буржуазию и пролетариат. Казалось, если бы теперь пришлось еще раз хоронить погибших за свободу, то у пролетариев были бы свои павшие борцы, у буржуа — свои, и, возможно, каждая из сторон глумилась бы над жертвами из стана своих бывших соратников. Но вскоре деление пошло еще дальше: буржуа разбились на радикалов и консерваторов, пролетарии — на социалистов-революционеров и социал-демократов, а последние, в свою очередь, на большевиков и меньшевиков. И все они занимали одни по отношению к другим более или менее враждебную позицию, так что главный редактор «Друга народа» горько жало-зался:
-- Прямо-таки не знаешь, что делать, что говорить. При каждом удобном случае бранят тебя буржуем, кровососом, эксплуататором — и тут же являются и требуют денег. Кто же кого эксплуатирует — я, давая км деньги, или они, отбирая у меня деньги? Одно из дзух: либо я действительно буржуй, враг пролетариев, тогда пусть оставят меня в покое, либо я — их соратник к помощник, а значит — пусть не ругают меня и мне подобных, по крайней мере, до тех пор, пока нынешняя власть не свергнута.
— Такие сектанты никогда и не захватят власть,- высказал свое суждение Силламяэ.
— Предсказаниями заниматься не следует,— предостерег его главный редактор.— Мы же не гадалки.
Но, несмотря на предупреждение, Силламяэ продолжал утверждать, что он этого захвата власти никогда не увидит; в противном случае он готов съесть свои старые калоши. Эту последнюю фразу услышал Исайя и воскликнул весело:
— Я видел, как скотина жует старые сапоги, не чтоб кто-нибудь ел старые калоши — такого еще видеть не доводилось.
— И не увидишь,— ответил Силламяэ.
— Давай поспорим, что увижу, — предложил Исайи.
— Помрешь раньше, как и твой Маркс.
— Мы оба умрем раньше, чем Маркс.
—