Теперь-то мне ясно, почему он был такой: его подстерегала смерть, ждала только подходящей минуты. А смерть сильнее всего, тут уж ничто не поможет -— ни хороший обед, ни коты со своим криком, сколько бы их там ни было.
Индрек решил, что сейчас кстати будет рассказать о своем последнем разговоре с покойным, о его сновидениях и спасении души.
— Да, в последнее время он только и думал, что о спасении души,— сказала госпожа Куузик.— Он и место из-за этого потерял.
— Неужели он нигде не служил? —- удивился Индрек.
— Нет,— ответила госпожа Куузик.— Он ведь посоветовал директору читать полный толкователь снов, директор, мол, найдет там спасение души. После этого его и уволили.
Госпожа Куузик вытерла глаза. Индреку тоже стало чего-то жаль. А кошки все еще кричали под окном, и осенний ветер, проносясь меж домов, над черепичными крышами и заборами, врывался в темный сад и раскачивал голые деревья. Когда Индрек собрался уходить, госпожа Куузик сказала:
— Вы так и уходите, даже «Отче наш» не прочтете? А я все время молюсь около него, хотя сам он не думал ни о молитве, ни о чем.
Индрек приостановился, словно размышляя, и ему вдруг вспомнилось, что сказал покойный во время их последнего разговора: «Раз вы думаете о других " вы на верном пути». Это были его слова. И еще он назвал почти человечным того казака, который не бил поклоны в церкви, а вытянул Индрека нагайкой по шее, то есть сделал что-то для другого, а не для себя. Если теперь Индрек прочтет над умершим «Отче наш», то это, во всяком случае, не может быть хуже, чем казацкая нагайка на Индрековой шее. А госпоже Куузик это, несомненно, доставит большую радость.
Поэтому Индрек снова приблизился к гробу. Опустив голову и сложив руки, он уже начал было читать молитву. Но тут ему подумалось, что госпоже Куузик будет еще приятнее, если он помолится стоя на коленях. Он опустился на колени и снова начал молитву с начала. Но это вызвало у госпожи Куузик такой приступ слез, что она чуть ли не криком кричала все время. пока Индрек тихонько читал молитву. Она рыдала от всего сердца, с такой неподдельной скорбью, что Индрек еле-еле удержался, чтобы не заплакать вместе с ней: ему так ясно вспомнился дом на Варгамяэ, и все те смерти, о которых там скорбели, и все слезы, которые там лились с тех пор, как он себя помнит. И когда он потом один в темноте шел домой, ему казалось, будто, позаботившись о спасении души умершего, он и сам обрел какую-то долю вечного блаженства.