Глава XXVII Еще днем, по дороге к имению, Индрек заметил на перекрестке указатель с названием ближайшей железнодорожной станции.

   И зачем они старого графа с собой поволокли,— произнес голос человека более пожилого.--Он же никогда народ не обижал.

   Так уж полагается, когда бунт и революция, тут ничего не поделаешь,— пояснил третий.

После этого все надолго затихло. Потом со стороны имения опять донесся говор, но Индрек не успел еще ничего расслышать, как говор смолк и молсдой женский голос громко запел: «Куда летишь, соловушка, куда спешишь?» К женскому голосу вскоре присоединился мужской, и так, с песней, девушка и парень прошли по шоссе мимо Индрека.

Индрек вдруг почувствовал, что ему холодно и что сердце его пронизывает дрожь. Он вскочил и попытался встряхнуться, как это делают лошади, когда, повалявшись по земле, встают на ноги. Он поднял воротник пальто, застегнул верхнюю пуговицу, сунул руки в карманы и зашагал к шоссе, чтобы поспеть вслед за голосами, все еще продолжавшими петь. .Может быть, он хотел узнать, кто это может сегодня так петь? Нет, ему просто хотелось пойти побыстрее, чтобы согреться, потому что осенняя холодная сырость пробирала до костей.

Сидя там, в темноте, он чувствовал, что теряет смысл жизни: все обернулось не так, как предполагалось, мечталось, мыслилось. Самая прекрасная мечта на деле превращалась во что-то безобразное, сама г. разумная мысль могла породить самые нелепые факты. Как же теперь еще можно думать или действовать? Лучше уж сидеть, погрузясь в полудрему, чтоб не было ни мыслей, ни поступков, ни мечтаний, ни планов.

В это состояние тупого полусна и врезалась пугающая своей неожиданностью песня, свежая и беспечная, как сама жизнь. И внезапно Индрек осознал, до чего бессмысленно сидеть здесь, на вешале, и смотреть на зарево пожара в помещичьем доме, в то время, когда люди еще могут петь, петь так, словно мир полон поэзии, весны, любви, мечты. Как завороженный двинулся он вслед поющему голосу. А когда голос этот через несколько минут как бы свернул с дороги куда-то в темноту, где мерцали в дальних окнах красноватые огоньки и слышался лай собак, Индрек зашагал дальше один, но на сердце у него стало теплее: он теперь знал твердо — что бы ни случилось, что бы ни происходило, всегда найдется человек, который в самой кромешной тьме раскроет уста и запоет, пусть глже играют вокруг зловещие, жуткие сполохи.

Смертельно усталый, добрался Индрек до станции г как раз поспел на ночной поезд, идущий из города. Вагоны были набиты битком, он с трудом нашел место. Люди смотрели в окна, указывая друг Другу на пламеневшие среди тьмы пожары.

— Подумайте, мы насчитали уже штук десять,—сказала какая-то женщина.

1[2]345
Оглавление