Но погода стояла по-осеннему хмурая, тусклая, сырая, промозглая. Даль тонула в туманной мгле. Мрачные свинцовые облака тяжело висели над городом. Ветер, казалось, пытался разогнать их, чтобы дать проглянуть солнцу, но сырая пелена оставалась упорной, плотной, непроницаемой; с самого раннего утра и до позднего вечера окутывала она все вокруг, беспросветная и безжалостная. Городские башни, голые вершины дальних деревьев еле виднелись в белесой дымке, словно каждый шпиль, каждая тонкая веточка сами источали
пар.
В этом угрюмом сумраке уже с утра начали двигаться толпы людей, такие же угрюмые и сумрачные, как и все окружающее. Никто не знал, кто они, откуда пришли, куда исчезнут снова; видели только, что они идут и идут, словно вызванные из-под земли какой-то колдовской силой. И все, что жило и двигалось, стекалось сегодня на рыночную площадь: сюда должны были привезти гробы с телами убитых. Людской поток был таким мощным и непрерывным, что под конец затопил не только просторную площадь, но и окна, балконы, крыши окрестных зданий, невысокие ветвистые деревья —все, где нога человека находила хоть какую-то опору и глаз мог хоть что-нибудь различить. Люди бросили все свои дела и хлопоты, все обыденные житейские заботы, сегодня они хотели только скорбеть о погибших или смотреть, как скорбят другие, когда хоронят сразу столько павших за свободу. Люди, казалось, стремились из самой необъятности этой скорби сделать для себя верный вывод о ценности свободы, о которой они пели уже десятки лет, по-настоящему ее не понимая. Сегодня они поймут, сегодня поймут непременно, потому что сегодня здесь тянется вереница гробов, такая страшно длинная вереница гробов, какой они никогда не видели.
Только какой-то увечный солдат, вернувшийся с войны, громко говорил окружающим:
— Это еще что! Вот у нас в Маньчжурии — видели бы вы! Кругом одни трупы. И все без гробов! Даже без одежды: кто оставался живой, тот обчищал мертвого до последней нитки, если только мог. Да-а, там стоило посмотреть, а тут что!.,
—= Но в Маньчжурии ведь ни венков, ни лент не было, что там смотреть,— возразила какая-то пожилая женщина.— Сам по себе человек — и живой не бог весть какое зрелище, а мертвый — тем более.
— Будь моя воля,— продолжал инвалид уже тише,— я бы вместо лент и венков накупил оружия, да и показал им, чертям, как японцы воюют. Даже гробов покупать не стал бы, все до копейки — на оружие!
— А как же ты их хоронил бы без гробов? — со страхом и изумлением спросила женщина.
— Как? И ты еще спрашиваешь! Так же, как в Маньчжурии! —ответил солдат.
Но и пожилая женщина, и другие люди, стоявшие рядом, считали недопустимым, чтобы умерших хоронили так, как в Маньчжурии.. Всем хотелось, чтобы были и гробы, и венки, и ленты, особенно потому, что сегодня все вокруг сверкало красным, напоминая о той крови, которая пролилась здесь несколько дней назад и пропитала землю. Если окинуть взглядом несметную толпу, чудится, будто весь мир залит