«Друг народа» случайностями не занимается, это ведь пустое времяпрепровождение, зряшная трата времени, а мы не можем тратить время впустую. Здесь господствует лишь твердое радикальное направление и принципы. К тому же это совсем неестественно, чтобы пастух забыл закрыть клетку. Почему он вдруг забудет, если жандармы и остзейские бароны не забывают. Белка вырвется из клетки в полном соответствии с направлением и принципами или же вовсе не вырвется, так как миром правят направления и принципы.
Итак, весь вопрос состоял в том, как сделать белку таким чудо-зверем, чтобы она в глазах цензора не подрывала основ Российской империи и в то же время не потеряла своего радикального, принципиального направления. Радикальное направление — это главное, редактор «Друга народа» подчеркивал эту
мысль и сегодня и позже. Тут вообще все были большими радикалами, так что ни Индрек, ни они сами и не знали по-настоящему, какие они все радикалы. Главный редактор, может быть, и знал, но с ним Индрек ни разу не разговаривал и редактор с Индреком не разговаривал, поэтому Индрек так и не смог узнать, до какой степени тут все радикалы.
Индрек почти испугался, когда познакомился здесь с людьми, которые вели громкие споры о единственно истинном и единственно научном мировоззрении, а радикализм называли буржуазным хламом. Эти люди с высокомерием смотрели не только на Индрека, но и на редакторов «Друга народа»; Индреку, когда он обменивался с ними мыслями, всегда становилось жутковато *, хотя большинство из них были совсем юнцы, некоторые даже моложе Индрека. Все они держались и разговаривали как триумфаторы. Даже упоминание о полиции и жандармах вызывало на их лицах лишь упрямую и презрительную усмешку.
Конечно, полиция и жандармы могли их арестовать, бросить в тюрьму, отправить в ссылку; но никто не мог отнять у них единственно истинное мировоззрение, их единственно научный идеал, который должен принести людям искупление не на небесах, а на земле.
Многие, если не все, обладали этой своеобразной новой верой, но, чтобы доказать ее истинность, они не могли привести что-либо иное, кроме какой-нибудь фразы из книги или какого-нибудь магического имени. Индрек заметил это, когда познакомился с Аттилой, худощавым белокурым юношей, у которого всегда играла на губах детская улыбка, а взгляд был как у ясновидца. Он указал Индреку те источники, из которых сам черпал свою непоколебимую убежденность, свою несокрушимую веру в то, что он и его товарищи относятся к числу избранных в роде человеческом и что по непреложной логике истории им должно принадлежать будущее.
Индрек тоже почувствовал в себе призвание быть избранным. Поэтому он начал усердно глотать те книги и брошюры, которые ходили по рукам среди избранных, принялся и сам добывать такую литературу на стороне. Он поглощал социализм и коммунизм, социализм и анархизм, социализм и марксизм, социализм и ревизионизм, социализм и большевизм, социализм и царизм, социализм и тред-юнионизм, социализм и утопизм, социализм и материализм, социализм и дарвинизм, социализм и гуманизм, социализм и феодализм, социализм и католицизм и т. д. и т. п. Обычно бывало так: социализм потом, а что-то второе сначала, а иногда наоборот — что-то потом, а социализм сначала. Кроме того, он глотал Эрфуртскую программу, восьмичасовой рабочий день, прибавочную стоимость, право на весь произведенный продукт, положение рабочего класса в Англии, леденившее кровь своими ужасами, женский вопрос, исторический материализм и т. д.