Глава  V На следующее утро хозяйка, подавая Индреку кофе, заметила, что у него поранена шея.

Да, я,— ответил Индрек и как-то невольно добавил, что им написана также и та молитва, которую «Друг народа» опубликовал несколько дней назад. Редактор скорчил недоверчивую и подозрительную мину, но когда Индрек сказал в пояснение несколько слов, тот встряхнул кудрями и, переминаясь с ноги нз ногу, сказал с усмешкой:

 

    Отлично! Великолепно! Понимаю! Значит, в ней есть определенная цель. Но «Белку» мы напечатать не можем, цензор не разрешает.

    Как так?—с изумлением спросил Индрек, почти польщенный.

—  Видите ли,— ответил редактор, отбросив со лба пряди волос,— белка у вас грызет прутья своей клетки, иными словами — пробивает себе путь к свободе. Вот это-то и не нравится цензору. Он говорит: совершенно ясно, что белка здесь не что иное, как русский народ. Понимаете? Политический смысл! Пастух —это царь, жандармы и остзейские помещики; клетка —это государственный строй России, вся Российская империя с ее православием, золочеными куполами и абсолютизмом; зима — это политический гнет, царизм, а весна означает революцию, когда народ разрывает свои цепи и кандалы. Главный редактор ходил, доказывал: помилуй бог, да как же пастух может означать царя, или жандармов, или остзейских помещиков? А маленькая белка — какой же это русский народ? Ничего не помогло. Цензор говорит — конечно, пастух не был бы ни царем, ни жандармом, ни помещиком, если бы он не сажал белку в клетку, а белка сама по себе не была бы русским народом, если бы не перегрызала прутья своей клетки, да к тому же еще весной! И не удирала бы на свободу. Пусть белка остается в клетке, говорит он, или, если хотите, пусть она зимой, в стужу перегрызает прутья клетки, пусть даже выбежит на волю, но потом вернется в теплую клетку. Да, сделайте так, чтобы белка сама возвратилась в клетку, тогда дам санкцию, одним словом — разрешу, а иначе никак нельзя. И почему бы белке не вернуться самой в клетку?— спрашивает он главного редактора. Тот отвечает, что получится ненатурально, не будет соответствовать психологии белки. Но эти слова приводят цензора прямо-таки в бешенство. «Что?— кричит он.— Психология белки? По-вашему, у белки есть душа? Ну, теперь вы сами видите, что под белкой вы подразумеваете русский народ. Душа есть у русского народа, а не у белки». Так и надписал красным карандашом: «За явно крамольное направление». Так что вы теперь принадлежите к числу тех, кто пытается печатным словом подорвать основы государства.

Последним словам редактора Индрек улыбнулся несколько неуверенно — он не понял, сказаны они в шутку или серьезно. Но ему было очень жаль, что его «Белка» не попала на страницы «Друга народа». Поэтому он высказал мнение, что ее, может быть, следует слегка изменить, ну, например, сделать прутья клетки железными, чтобы белка не могла их перегрызть.

   Чтобы белка так и осталась в клетке?— спросил редактор, встряхнув волосами.

   Да нет, не совсем так,— возразил Индрек.— Пусть пастух забудет закрыть клетку. Это цензор, наверно, разрешит.

   Если "он забудет зимой, тогда, может, цензор и разрешит, а если весной — едва ли,— в раздумье произнес редактор и добавил:— Но ведь тогда не остается никакого направления! Ни малейшего! Какой смысл тогда в вашей белке? Какой смысл вообще в белке, раз она посажена в клетку и не может оттуда выбраться, пока кто-то о чем-то не забудет. Забыть о чем-либо — это дело случая, а случаю не может быть места там, где говорят принципы.

Оглавление