А вот видишь, даже этого не боятся,— продолжал муж холодно и равнодушно,— знай себе катают прокламации, раздают из рук в руки, из кармана в карман. А твоя благочестивая братия разве боится? Разве из-за адских мук кто-нибудь бросает грешить?
— У них есть время покаяться перед смертью,— ответила жена.
— А мы можем в тюрьме покаяться,— заметил муж.
— Ну да, покаяться и заделаться шпиками! — вставила Кристи.
— А куда же податься, если иначе жизни нет? — спросил отец у дочери.— Или петлю на шею, или...
— Лучше уж петлю на шею! — вырвалось у Кристи.
— Вот до чего договорились, слушать страшно! — сказала мать.— И все из-за этой ужасной бумажки.
— У тебя свой псалтырь, у меня свой,— попытался муж обратить все в шутку. Вскоре он, захватив листовку, ушел из дому.
— Теперь другим понесет, точно это и впрямь святое откровение,— промолвила мать.
—: А может, и в самом деле,— отозвалась дочь.,
— Значит, вся эта ругань — вроде новой веры? — возразила мать.
— Может быть. Ты же видишь, молитвенника отец не читает, а листовку читает, молитвенник не кладет в карман, а ее кладет,— сказала Кристи.
—- Тебе она тоже понравилась, а? Ну, знаешь, дочка, если и ты вздумаешь за моей спиной такими делами заниматься, возьму да и отправлю в Америку к дяде. Отец пусть поступает как хочет, его дело. Руки лишился, пускай еще" и ногу покалечат, тогда, может, опомнится.
Так говорила мать с дочерью — серьезно и даже спокойно; видно было, что она надо всем этим много думала. Кристи сперва решила ничего не отвечать, но потом испугалась, как бы ее молчание не вызвало у матери еще больших подозрений.
— Ты все принимаешь так близко к сердцу,— сказала она.
— А как же иначе?— ответила мать.— Думаешь, отцова покалеченная рука — это пустяк?