Попробуйте еще раз!» И Индрек принимался снова и снова, силясь сказать все еще красивее и сильнее. Если сначала в воззвании говорилось: «Рабочие! Борцы за свободу все еще томятся в сырых тюрьмах, к великой радости богачей, жандармов и шпиков»,— то в окончательном варианте это выглядело так: «Товарищи, братья, чьи руки в мозолях, чьи мускулы крепче стали! Безвинные мученики свободы все еще изнывают в затхлых склепах, что зовутся тюремными камерами, а откормленные, разжиревшие на вашем
поту и крови изверги предаются подлому ликованию, и царские ищейки заливаются гнусным смехом». Вначале было: «Не теряйте надежды, не вешайте голову, не приходите в уныние, накапливайте силы, чтобы потребовать свои права». Под конец: «Выше голову, грудь вперед, шагай с революционной песней на устах, товарищ рабочий! Мы разжигаем свой гнев, мы раскаляем жажду мщения, чтобы воздать по заслугам всем жирнозобым и толстобрюхим, кровавым подмастерьям террора, палачам порабощенного народа, чтобы освободить наших товарищей, безвинно страдающих ради лучшего будущего всего человечества».
Они все переделывали свою прокламацию, пока не устали и не отупели окончательно, особенно Кристи. Но когда она получила одно из размноженных воззваний, сердце ее задрожало, она просто сгорала от нетерпения: поскорее бы прочесть листовку вместе с Индреком и узнать, что там, из их собственного текста. О-о! «царские ищейки» — есть, «жирнозобые и толстобрюхие» — есть, «мозолистые руки» — есть, и многое-многое другое. Но «кровавых подмастерьев террора» нет, вместо них «палачи — подручные деспотизма». В общем Индрек и Кристи все же остались довольны, убедившись воочию, что они тоже помогают углублять революцию, завоевывать свободу. У Кристи это чувство удовлетворения сменилось настоящим ликованием, когда ее отец, вернувшись однажды вечером домой, принес с собой эту же листовку и принялся читать ее про себя. Кристи не могла усидеть на месте. В конце концов она не вытерпела и спросила отца, что это он так внимательно читает.
— Идите послушайте,— ответил отец.— Иди и ты, мать, твоей набожной душеньке тоже вреда не будет, пусть отведает кое-чего покрепче.
И вот они все трое склонились над столом, голова к голове, и старый Лохк тихонько прочел прокламацию вслух. Кристи пришлось сдерживаться изо всех сил, чтобы не просиять от радости и не выдать себя неосторожным словом.
— А вдруг это попадет в руки полиции, что тогда? — испуганно спросила матушка Лохк.
— Пеньковый галстук, чего ж еще,— усмехнулся муж.
— Ну, как это может попасть к полиции! — сказала Кристи.
— Не беспокойся, полиция все разыщет: и прокламацию, и тех, кто писал, и тех, кто раздавал,— убежденно проговорил отец.— Стоит одного схватить — остальные так и потянутся друг за дружкой. Один попался, его сразу за шиворот: признавайся, а не то... И начнут трясти.
— Не говори таких ужасов, я ночью не засну,— попросила жена.
—