— Но ведь отец добивался сокращения рабочего дня,— заметила Кристи.
— Вот и добился,— ответила мать и добавила насмешливо: -- Все хотят работать меньше, все этого добиваются, даже приказчики. А если получат более короткий рабочий . день — разве станут приветливее с бедным человеком? Нет, не станут,, еще больше задерут нос. А что мне, бедной, с того, какой у них рабочий день —длиннее или короче? Вот внизу у нас живет Кяба, теперь у него рабочий день короче, а разве он раньше приходит домой? Нет, позже! Только и знает —собрания, сходки, а от самого водкой несет, когда проходит мимо. Вот тебе и сокращенный день: Есть от этого какая польза его жене? Или его детям?
— Послушай, мама, это не совсем верно,— запротестовала Кристи.— Если так рассуждать, то и тебя можно было бы спросить: что нам с отцом пользы от твоих молитвенных собраний.
— Это совсем другое дело, детка,— возразила мать,— На наших молениях человек делается спокойнее, уступчивее, а после ихних собраний люди беспокойные, требовательные. Нас учат ничего от людей не требовать, а просить у господа бога. Я на своих собраниях становлюсь добрее, а отец на своих — все больше озлобляется, готов каждому в глотку вцепиться.
— Отец вправе быть таким озлобленным — из-за своей руки.
— Отец-то, конечно, вправе,—= согласилась мать.—Но не все же там однорукими делаются.
На следующее утро в лавке тоже все толковали о новой прокламации, и лавочник между прочим заметил, что теперь полиции и сыщикам опять работа — бегать, вынюхивать, кто да что, пока не поймают настоящих виновников. Это взволновало Кристи. Неужели может случиться, что ее и Индрека участие в этом деле вдруг обнаружится? Когда она задала этот вопрос Индреку, он постарался ее успокоить. Но Кристи хотелось бы, чтобы и Индрек волновался.
— Иначе не совсем веришь своему страху. А если видишь, что и другой дрожит, тогда знаешь, что уже нет сомнения. Когда мой брат был жив, у нас всегда так получалось,— говорила Кристи.
Как видно, некоторый страх испытывал и лавочник, тучный черноволосый мужчина. Когда Индрек зашел к нему купить себе чего-нибудь на завтрак, тот сразу повел речь о бунтах и листовках. Прокламацией он возмущался.
— К чему распространяют вранье? Зачем обзывают меня толстобрюхим? Почему? — спрашиваю я. В листовке написано: всем, всем, всем — значит, и мне тоже. Как можно ни в чем не повинного человека так хулить, натравливать на него народ? Когда нив чем не повинному человеку говорят «толстобрюхий» — это же самое настоящее науськивание! Приходит вчера один мой старый знакомый и говорит:«Ну, толстобрюхий черт, чуть только начнут здесь кишки выпускать, тебе первому достанется!» Понимаете? Ладно, допустим, он шутил. А может, и не совсем шутил: раньше он брал у меня на книжку, не