Эту прокламацию предполагалось потом размножить и распространить, если удастся — расклеить на углах улиц, а главное — тайно раздать рабочим на заводах.
Составлением прокламации был занят не один Индрек, над этим работали и другие. Шло как бы соревнование — кто напишет лучше всех.
— Вы представьте себе — вдруг у нас получится самая лучшая! — заранее радовалась Кристи.
Но как выяснилось позже, «самой лучшей» вообще не было. Окончательный вариант воззвания, который был размножен и распространен, оказался составленным из осколков — кусочек из одного текста, кусочек из другого, чтобы и вправду было как Евангелие, со всеми его достоинствами и недостатками.
Кристи это принесло большое разочарование — ведь она так держалась за прокламацию, точно это сулило ей спасение души. Чтобы удобнее было видеться с Индреком и самой принимать близкое участие в работе, Кристи даже придумала маленькую хитрость, которая для нее лично осталась, пожалуй, самым существенным и ценным результатом этих дней. Дело обстояло так. Если бы Кристи стала часто ходить в комнату Индрека через коридор, это сразу бросилось бы в глаза другим жильцам, особенно мадам Пассельман — она тотчас высовывала голову, стоило только скрипнуть двери. Ведь в доме царил неписаный закон, согласно которому все должны были следить друг за другом.
Кристи этот порядок был знаком с детских лет. Ока со своими родителями часто переезжала с квартиры на квартиру, но священный закон не менялся. Поэтому она и прибегла к небольшой уловке. Все жильцы в; доме знали, что хотя матушка Лохк сдала свою вторую комнату какому-то молодому господину, по дверь, ведущую к нему, заперла на ключ и загородила с обеих сторон высокими платяными шкафами. По этому поводу никто не мог худого слова сказать, все было сделано как полагается.
С этих-то шкафов и начались Кристины хитрости. Прежде всего Кристи попробовала, сможет ли она в своей комнате отодвинуть одну сторону шкафа от двери настолько, чтобы повернуть ключ. Когда это удалось, она тихонько постучала в дверь, совсем тихо, чтобы заметил только Индрек, но не услышали бы ни жильцы, живущие этажом ниже, ни те, что проходили в это время по коридору или подсматривали из своих дверей. И когда Индрек в конце концов, заглянув за шкаф, увидел приоткрытую дверь и узкую полоску Кристиного лица со смеющимся глазом и белеющими зубами, он тотчас сообразил, в чем дело, и отодвинул и свой шкаф подальше от стены. Дверь раскрылась чуть пошире, и Кристи боком протиснулась в его комнату, говоря при этом: «Видите? Хорошо, что я тощая, как летучая мышь!» Индреку тоже понравилось, что Кристи пробралась сквозь щель, точно летучая мышь; они могли приниматься за свою тайную прокламацию, как только родители Кристи уходили из дому.
Если же отец или мать, вернувшись, стучали в дверь, Кристи мгновенно проскальзывала тем же путем в свою комнату, придвигала шкаф и шла открывать совершенно спокойно, так как Индрек за это время успевал снова замкнуть дверь и подвинуть свой шкаф на место. А чтобы оправдать минутную задержку, Кристи всегда умела найти сто причин.
И все же это не помогло: текст, над которым они столько корпели, не вызвал всеобщего одобрения, а был соединен с другими. Индрек и Кристи вложили в прокламацию всю душу, все свое революционное вдохновение, свой порыв к свободе, но этого оказалось недостаточно. Индрек много раз заканчивал свою работу, убежденный, что теперь-то она вполне готова, но всякий раз, когда он читал ее Кристи, та говорила в экстазе: «Это невообразимо прекрасно и сильно, а могло бы быть еще прекраснее и сильнее!