Вскоре Индрек остался с отцом вдвоем — Тийу тихонько проскользнула в заднюю комнату, чтобы быть около матери, если той что-нибудь понадобится. Антс еще рано утром, задолго до прихода Индрека, уехал на мельницу, его ждали только после обеда. Кадри и Сассь были в школе, их туда отправляли, снабдив припасами на неделю; дома детей видели только по большим праздникам да по субботам, когда они являлись к вечеру с пустыми котомками за плечами. Кад-рн исполнилось пятнадцать лет, ей, собственно, уже и не нужно было ходить в школу, но мать пожелала, чтобы она в этом году проучилась еще хоть до рождества — одиннадцатилетнему Сассю будет с нею вместе веселее и легче. Вот и сделали так, как хотела мать. Конечно, в то время, когда это решалось, мать еще не была так плоха, как сейчас; тогда еще не требовалось, чтобы кто-нибудь из семьи сидел у ее постели неотлучно днем и ночью. Поэтому и Кадри не была так нужна дома, как теперь. Рассказав все это Индреку, отец закончил так:
— Живем день за днем, лишь бы к смерти поближе, к могиле. А с матерью дело такое: когда ее час настанет, никто не знает. Я говорил доктору, когда он недавно был здесь,— мол, господин доктор, вы не слушайте меня, темного старика, но, может, дело все в том, что смерть ее не берет из-за сильных болей, Помню, когда я еще мальчишкой был, у одной женщины такие сильные боли были, что ее приходилось втроем в псстели силой удерживать, а смерть все не шла, пока боли не утихли. Только тогда умерла. Если б можно было и нашу мать избавить от этих страшных болей, может, и она наконец освободилась бы от житейских мук.
— Я поеду обратно в город,— сказал Индрек.— Постараюсь что-нибудь достать от боли.
— Да, в городе есть, наверно, лекарства посильнее, тебе, может быть, их и дадут,— проговорил отец.—Ты сумеешь докторам и аптекарям лучше объяснить. Мне, деревенскому, не дают, обещают только — и ничего.
Пока Индрек говорил с отцом, из задней комнаты доносился монотонный стон. Но отец продолжал говорить, как будто ничего не слышал. Это тупое равнодушие действовало на Индрека угнетающе, он готов был уйти куда угодно, лишь бы не слышать стонов и не привыкать к ним. Он прошел в комнату-ригу, потом на гумно, в хлева, где Лийне как раз кормила скотину. Все здесь изменилось, стало чужим. Индрек узнал и смог назвать по кличке только одну лошадь и двух коров.
— Мы много раз между собой, толковали,—говорила Лийне, неся охапку соломы на подстилку коровам,— будет ли тебе интересно посмотреть на usury скотину, когда приедешь из города. Мы с Тийу говорили, что будет интересно, а Антс уверял, что пет. Но, оказывается, были правы мы с Тийу, а не Антс,— ты сегодня все хлева обошел, всю скотину посмотрел,
— Все изменилось — и люди и животные.— заметил Индрек.