Глава XIX Люди все еще часами просиживали на собраниях, которые, как считалось, должны были углублять революцию.

— Человек — самая жалкая скотина в хлевах господних,— проворчал он.— Даже у крокодила, говорят, есть пичужка, которая выклевывает у него остатки пиши из зубов, пока он дрыхнет на солнышке, а человеку приходится самому ковырять. А все, наверное, потому, что у человека совесть есть.

Рассуждения Вильясоо опять прервались. Через несколько минут он сказал Индреку:

—  Вы небось думаете ------ чего это я про крокодила да про совесть...

—-- Нет, я ничего не думаю, престо слушаю,— ответил Индрек.

— А я кое о чем думаю, когда говорю насчет сочувствия, жалости, крокодилов и совести. А именно—думаю о себе самом.

—  Почему?—удивился Индрек.

— Потому, что боюсь — не думаете ли и вы обо мне, да к тому же еще и превратно.

— Не понимаю, о чем вы говорите,— признался Индрек.

—  Я говорю о Марии и ее детях, которых мы тогда вечером несли домой. Вы тогда, разумеется, удлинились— не спятил ли я с ума: женщина идет с детьми с кладбища, похоронила мужа, а я начинаю навязываться, словно хочу ее себе заполучить, ее и детей...

— Правда,, странно было немного,— улыбнулся Индрек.

    А когда стали искать этому объяснение, решили, конечно, что я страх какой жалостливый, да?

    Не то что жалостливый, но ведь известное чувство сострадания вы неизбежно испытываете,— убежденно проговорил Индрек.

    Вот этого-то я и боялся — что вы так подумаете.

    Почему же вы этого боялись? — Индрек подчеркнул последнее слово.

    Да просто потому, что это неверно и рисует меня

Оглавление