— Нет, отец,— ответил Индрек.— Я беден, бедным, наверное, и останусь, я ведь на Варгамяэ родился.
— Ну тогда не покупай эти книжки и нам не присылай,— наставительно проговорил отец.— В них, конечно, есть про все эти бунты и про всякое другое, о чем раньше и слыхом не слыхали, да что от этого толку, если вы все удерете с Варгамяэ? Я теперь начинаю думать, что прав Хундипалу Тийт. Он говорит, будто все уходят потому, что слишком многое узнали о жизни на свете... Сейчас повсюду только и делают, что жгут мызы, и Антс уверяет: пропадут мызы — настанет свобода. Но послушай, говорю я, какой же толк, если вы спалите все мызы, заполучите эту самую великую свободу, а потом возьмете да и удерете все друг за дружкой с Варгамяэ? И что мне от этой великой свободы, если придется здесь волком выть одному, под засохшими соснами? Раньше хоть было нас двое, а с тех пор как мать слегла..,
В эту минуту дверь в соседнюю комнату открылась и на пороге появилась молодая девушка, которую Индрек с первого взгляда и не узнал —- так выросла и изменилась шестнадцати- семнадцатилетняя Тийу. Она была больше похожа на отца, чем на мать. Ее серые глаза смотрели на брата с радостным удивлением.
— Мама спрашивает, с кем это отец так долго здесь говорит,— промолвила Тийу и, обернувшись к больной, тихонько с улыбкой ответила:
-— Это Индрек. Индрек приехал!
Делать было нечего — Индреку пришлось сейчас же идти к матери. Он почти со страхом переступил порог комнаты и остановился, в недоумении глядя набольную: он не узнал мать, настолько ее изуродовала болезнь и страдания. Мать лежала на спине, на совсем плоской подушке — так ей, наверное, было легче— и посмотреть на Индрека смогла только тогда, когда Тийу, подсунув руку под подушку, приподняла ей голову. Теперь у Индрека перед глазами были два почти чужих ему лица — одно юное, цветущее, другое — изжелта-бледное, изможденное; на одном сияли ясные, светлые глаза, на другом вместо глаз чернели пустые впадины.
— Узнаешь? — спросила Тийу у матери.
— Чего же мне его не узнать,— проговорила мать.— А узнает ли он меня, мертвый прах? — И о>.а опять пожелала, чтобы ее голову опустили нюхе, ш< будто ей не хотелось больше видеть сына, которого она так жадно ждала. И теперь она лежала, как у. раньше, но не стонала, словно старалась ради Индрека хоть несколько минут потерпеть молча. Молча сиял и Индрек: его поразило открытие — как страю.т быстро меняется все на этом свете. Даже самые близкие, самые дорогие сразу делаются чужими и далекими.
— Ну, ты же все говорила — вот приедет Индрек. вот приедет, привезет лекарство, и боль перестанет. Он приехал, а ты ему ничего и не говоришь,— промолвила Тийу и хотела опять приподнять голову матери.