Он думал прежде всего зайти в аптеку, однако ноги сами понесли его к старинному каменному дому, где на низкой двери висела жестяная вывеска с немецкой и эстонской надписью: «Speisebude» — «Кухмистерская». Но сейчас буквы на вывеске настолько стерлись, что никто уже не обращал на нее внимания, даже полиция; а ведь она-то прежде всего должна была следить, чтобы на вывесках красовались надписи на государственном, то есть русском, языке, и ни в коем случае не допускать их отсутствия, как, например, здесь. Дверь харчевни, порог и пол в прихожей были истерты множеством ног.
Харчевню держала вдова, у нее были две дочери и собака. Дочерей Индрек еще никогда не видел, зато мать и ее пса — очень часто. Эти двое преданно обслуживали посетителей. В самом деле: всякий раз, когда хозяйка подавала кушанье, ее неизменно сопровождала собака — маленький жирный мопс, страдавший одышкой. Толстой была и хозяйка, но она не пыхтела. Она перекатывалась по комнате, точно мячик. Когда она ставила на стол кушанье, пес глядел на посетителя, тяжело дыша и свесив язык на сторону, словно хотел спросить, нравится ли гостю это блюдо. Через минуту он с довольным видом плелся за хозяйкой обратно. Когда кто-нибудь стучал по тарелке, вызывая хозяйку, из открытой двери прежде всего появлялся пес со своим свисающим языком, хрипло тявкая, а потом уже показывалась хозяйка. Из-за этого пса харчевню стали называть «У собаки». Говорили: «У собакиной хозяйки кормят лучше всего». Или еще проще: «У собаки кормят лучше всего»,— точно качество кушаний зависело не столько от хозяйки и.ее никогда не появлявшихся дочерей, сколько от пыхтящего мопса с повисшим языком.
Было уже довольно поздно, харчевня оказалась почти пустой.
Пес мог отдохнуть, да и своей хозяйке дать перевести дух. У окна сидел только маленький сгорблен-, ный человечек лет пятидесяти, с седой клочковатой бородкой, в очках; рядом с ним на подоконнике лежал истрепанный, битком набитый портфель. Индрек узнал и человека и портфель: когда около озера незнакомый парень смывал кровь с шеи Индрека, этот старик с портфелем прошел мимо. Поэтому Индрек устроился в заднем углу комнаты так, чтобы рану на шее не было видно. Хозяйка и мопс, принеся Индреку кушанье, подсели к старику побеседовать, вернее, бе» седовали хозяйка и старик, а пес слушал, беспрерывно пыхтя, как будто ему было страшно трудно следить за немецкой речью этих двух пожилых людей.
— Вы сегодня запоздали, господин Быстрый,—сказала хозяйка.
—- Старею,— ответил гость.— К старости люди делаются неаккуратными.
— Ах, оставьте, что вы говорите! -— воскликнула хозяйка.— Это молодежь любит беспорядок, а не старики.
— У меня наоборот получается,—сказал старик.
— Неправда,— сказала хозяйка.— Вы же не забастовщик какой-нибудь, не шагаете с красным флагом?
— Да нет, я для этого слишком стар, однако ж...
—