ногу он приставил к другой, чуть поджав. Стоя так. он напоминал охотничью собаку, которая почуяла дичь и боится спугнуть ее до прихода охотника.
Его угрожающее движение и поднятый кулак заметил кто-то из городских. Шагнув к старику, он спросит со смехом:
— Испугался, а? Духу не хватает? Смотри, как это делается!
Голубоглазый, широкоплечий парень с густыми черными волосами подошел к зеркалу сбоку и вдруг неожиданно с такой силой толкнул его, что зеркало с грохотом рухнуло на пол и разбилось вдребезги. А парень улыбаясь пошел дальше, точно его поступок относился к числу самых обычных. Старик тупо поглядел ему вслед, но потом в его глазах зажегся странный огонек. Такой же огонек загорелся и в глазах остальных, как будто от осколков зеркала разлетелись кругом мириады искр. Людьми словно овладел порыв безумия, который таился в них давно, но прорвался наружу только сейчас, при звоне разбитого стекла: начался всеобщий разгром и разрушение. Не помогали ни уговоры, ни запреты,— люди, казалось, потеряли рассудок и власть над собой. Бушевала страсть к уничтожению, доходившая до исступления, до экстаза. Меч-гас приказал своим людям отправиться на винокурню и в винный погреб, надеясь таким образом положить конец их безумству. Но они оставались глухи: каждый жаждал приобщиться к разгрому — как участник или как свидетель,— словно именно это было главным смыслом революции.
Индрску чудилось в этой стихии разрушения что-то молящее, упоительное. Это было нечто такое, что заставляло забыть и гнев, и жажду мести, и жалость, и цель своих действий, и их смысл,— только бы все громить и уничтожать, опьяняться этим самому и опьянять других. В конце концов становится безразлично, кому принадлежит уничтожаемое добро, упоение от его гибели тем сильнее, чем ценнее само имущество. Человек как бы превращается в ребенка, который строит из деревяшек или кусочков картона игрушечный домик, а потом разрушает свою работу одним ударом руки или ноги.
3 углу зала на персидском ковре стоял тяжелый овальный стол из красного дерева. Тот самый старик, который недавно остановился с поднятым кулаком перед своим отражением в зеркале, теперь трудился изо всех сил, стараясь разбить этот стол. Он поискал какого-нибудь орудия, но ничего не нашел. Попробовал разломать стол — силы не хватило. Подняв одно за другим три или четыре тяжелых кресла, колотил ;:мп по столу, но стол оказался крепче кресел: от него, откалывались красные щепки, но сам он оставался жив- здоров. Просто жаль делалось бедного старика. Он мог бы принести камней, но, видно, некогда было, хотелось поскорее расправиться со столом, вот он и боролся с ним, пока на лбу не заблестели крупные капли пота. Потом он вдруг бросил стол и прыгнул на ковер. Прижав один конец ногой, старик попытался разорвать его, но и это не удалось. В конце концов ему бросились в глаза вазы и безделушки на доске- камина, он кинулся к ним и стал колотить по ним отломленной ножкой кресла. Обнаружив в соседней комнате книжный шкаф, он опрокинул его со страшным грохотом. Оконные гардины в его руках мгновенно превратились в лохмотья.
Так же точно действовали все остальные. Перебегая ил одной комнаты в другую, из одной залы в другую, они ломали, рвали, резали ножами, рубили найденной где-то старой саблей, опрокидывали все, что можно было опрокинуть, всюду взламывали ящики,