Первую остановку сделали около какой-то казенной винной лавки. Лавку окружили, решили разбудить продавца и потребовать у него выручку. Но в то время, когда одни пошли разыскивать продавца, другие разбили деревянные ставни в окнах лавки, для чего у них, как видно, были заранее взяты с собой нужные орудия, вышибли окна и забрались в помещение. Здесь зажгли висячую лампу, и начался разгром. Бутылки целыми ящиками летели на пол со страшным шумом, грохотом и звоном, люди топтались сапогами чуть не по щиколотку в водке. Чего не могли разом столкнуть на пол, то молотили дубинами или швырнули в окна. Даже пустым бутылкам не было пощады. Разрушители словно пришли в бешенство, им хотелось еще пожить все — не только полные и пустые бутылки, но и ящики, полки, столы, стулья, двери, окна.
При этом Индрека больше всего поразило то, что хотя он и оставался только зрителем, им тоже овладело какое-то странное возбуждение, тоже потянуло все громить и крушить. Не будь здесь нескольких крестьян и Мейгаса, которые спокойно наблюдали со стороны. Индрек тоже, наверное, влез бы в окно и присоединился к разрушителям. Такая удивительная жажда уничтожения охватила его всего, когда он услышал звон бьющегося стекла.
И еще другое поразило его: как люди ни старались все разгромить, среди разбитых бутылок снова и снова сказывалось несколько целых, даже если они валились откуда-нибудь с верхней полки. Как такое могло получиться? Этого при всем желании никто не мог бы объяснить, разве только сослаться на чистую случайность или на волю божью. Именно это, последнее, пришло Индреку на ум, когда он услышал, как разрушители бранятся— опять, мол, несколько бутылок целы,— и увидел, как растет их злоба против этих бутылок, уцелевших по воле божьей. В конце концов люди как бы потеряли надежду, что им удастся уничтожить все до последней бутылки, и кто-то крикнул:
— Поджечь ее, проклятую, и больше ничего!
— Правильно, поджечь! — поддержали другие.
— Эй, выходи все, подожжем со двора, не то и сами сгорим, сапоги сразу займутся.
И разрушители один за другим повыскакивали из окна на улицу. В ту же минуту все услышали, что и жилых комнатах продавца плачет ребенок... нет, там кричат двое детей — один постарше, другой, видно, совсем маленький.
Это почему-то подействовало отрезвляюще, вернуло людей к обыденной жизни.
— Бросьте вы огонь, товарищи,— сказал Мейгас,—слышите, дети кричат.
В дверях появились люди, ходившие за деньгами.
— Продавца самого нету дома, только жена с дву