Глава XXXII Постепенно из слов отца выяснились подробности.

осведомлена Тийу. Девушка пела про нее, как жаворонок, потому что именно она помогала Антсу в его нелегкой работе. Вообще дело уже было налажено, только граждан еще не имелось в новой республике. Был только один гражданин — сам президент, однако на рождественских праздниках они собирались навербовать новых. Доходы республики должны были составляться из сумм, вырученных от продажи раков, лесных птиц, орехов и клюквы. В течение года накопилось бы . несколько рублей. В графе расходов было недавно записано следующее: Юли Эымасоо сладких рожков-—на двадцать две копейки, Эззи Хундипалу хрустиков — на пятнадцать копеек. Такова была, по словам Тийу, республика Варгамяэ.

—  И за эти ваши дурачества меня выпороли, как будто я все еще помещичий раб,— сказал Андрее.

Эти слова произвели на детей прямо-таки отчаянное впечатление: кто вскрикнул, кто как-то странно дернулся, кто затоптался на месте. У Индрска потемнело в глазах, и он вынужден был опереться рукой о печку, чтобы не зашататься и не упасть. Ему казалось, будто легче было бы услышать о смерти отца, чем о том, что его высекли.

—  А тебя, Индрек, они грозились расстрелять или повесить, если поймают,-—продолжал отец, прерывая эти изъявления чувств.— Сказали, что ты и тебе подобные—это и есть корень зла, который надо выкорчевать до основания.

И лишь позже отец рассказал все подробно — при детях он не хотел всего говорить.

—- Это я скажу только тебе, Индрек,—заговорил Андрее, когда они около полуночи пошли вдвоем задавать лошадям сена. Отец стоял в полушубке, согнув свою и без того сильно сгорбленную спину и держа фонарь в скрюченных пальцах левой руки. Фонарь освещал только небольшое пространство вокруг них, хвосты и задние ноги двух-трех лошадей, а с хрустом жующие сено морды оставались в темноте. Воздух был наполнен смешанным запахом сена и свежего навоза, живо напомнившим Индреку

давние годы.

— Ты больше ездил, больше видел, учился всякой мирской премудрости, может, поймешь меня, старика.

Везу я умершего Антса, на санях солдат с ружьем, а за санями все еще кровавый след тянется, и в душе молю бога: «Боже милосердный! Покарай меня как хочешь, если я согрешил, только избавь меня от барской порки. Отец мой свой двор имел, у меня тоже хутор свой, так пусть я лучше умру, как мой сын Aнтиc, только не давай мое тело и мое доброе имя барам на поругание! Сотвори это ради сына твоего Иисуса Христа, нашего Спасителя. Сотвори сие, о господи, ибо тебе ведомо все нутро мое, все мои сердечные помыслы, и ты видишь—-если ты мне не поможешь, я впаду в отчаяние: такого позора я не в силах вынести перед своими друзьями и знакомыми, перед своим давнишним супротивником — Пеару Муракасом».