Сжалься, мама! Сжалься над своим сыном!
— Нет, Индрек,— ответила мать.— На Варггмлэ жалости нет, на Варгамяэ ты должен...
Индрек еще долго держал иссохшую руку в своей, надеясь, что мать, может быть, уступит. Но она без конца молила все о том же, заклиная сына с упорством помешанной. Наконец он поднялся на ноги.
— Мама, я сделаю это... из-за того камня. Сделаю, чтобы ты больше не мучилась. Сделаю вполне сознательно ужасное зло.
Таковы были его слова. Но мысли были совсем другие. Мысли его словно охватывали полмира, и там мелькали утопленница Кристи, какая-то храпящая собака со свисающим розовым языком, юноша, которому он, Индрек, судорожно пожимает руку, сгорбленный старик, говорящий: «Истинно лишь то, что делается для других», высокий, худой старик помещик со скривленными губами, на которого хотят натянуть генеральский мундир, безногий солдат, рассказывающий про Маньчжурию, труп на санях, покрытый красноузорчатым дырявым ковром, отеи со скрюченными пальцами, проклинающий все, что доселе было для него высокой жизненной истиной, молодая девушка у длинного черного стола, просящая крови сердца, юноша, убивающий бога при свете огарка, старик с непокрытой головой среди снежной метели, сующий русскую пятирублевую бумажку з карман юноши, который идет бороться против эстонского бога... Индрек и сам не знает, что только не промелькнуло в это мгновение в его мозгу. Казалось, он подводит итог всей своей жизни, да еще с бешеной быстротой, потому что мать ждет, повторяя:
— Сделай это, если любишь меня!
— Люблю, мама,— произнес Индрек и как будто только сейчас осознал всю силу своей любви и всю тяжесть своих давних деяний, мучивших его, как злое проклятие.
— Тогда все хорошо, Индрек,— произнесла мать поразительно ясно,— потому что на Варгамяэ важнее любить, чем беречься от зла.
Мать умолкла. Индрек тоже не произнес ни слова, как бы собирая все свои силы, чтобы совершить то, что иначе могло бы остаться невыполненным. Лишь когда он смог подложить правую руку под подушку матери и приподнять ей голову, держа в левой руке приготовленный порошок, он проговорил:
— Ну, мама...
— Во имя Христово, сынок,— ответила Варгамяэ Мари и приняла из рук Индрека лекарство.