Глава XXX Индрек всю ночь не мог сомкнуть глаз, и, когда наконец под утро забылся, его мучили смутные, темные, неопределенные видения, которые исчезли из памяти раньше, чем он успел проснуться.

   Ее тоже подозревали вместе с отцом,— произнес Вильясоо.

   Какая нелепость! —воскликнул Индрек.— Она была невиновна, иначе почему бы она бросилась з море.

   Но отец мог воспользоваться ее глупостью.

   Она была совсем не так глупа, и революция была для нее величайшей святыней.

— В том-то и беда, что для всех нас революция —какая-то святыня, а, в сущности, она — вопрос сугубо практический. Мы считаем, что люди, которые имеют отношение к святыне, сами тоже святые. Но можно пить с Христом из одной чаши и все же предать его. Служитель божий может оказаться таким же негодяем и прохвостом, как этот Лохк. Ведь вы подумайтетолько: в то же самое время, когда ему выдавали пособие как пострадавшему революционеру, он получал от полиции свои Иудины сребреники.

Они долго молча шагали рядом. Потом Вильясоо спросил:

  Вы в самом деле считаете, что девушка покончила с собой из-за предательства отца?

  Только ли из-за этого, не знаю, но...— промолвил Индрек.

Вильясоо опять помолчал, точно раздумывая, потом продолжал:

   Это с его стороны великая жертва на алтарь своей профессии. Политический сыск — это вроде бы тоже некое священнодействие, как и пребывание в подполье. По существу, оба они подпольщики — и революционер и шпик, только первый — подпольщик по отношению к существующему строю, а второй -- по отношению к подпольщикам, так что шпик находится на еще более низком, еще более глубоком месте.

   Как вы все переворачиваете вверх ногами! — возмутился Индрек.— Ведь на самом деле одни только зарабатывают деньги, другие приносят себп в жертву идеалам.

   Вы тоже видите в резолюции только святыню,— возразил Вильясоо.— А все же и шпики и революционеры получают плату, только одни — наличными деньгами, а другие, так сказать, натурой — идеалами, которые надо воплотить в жизнь.

Оглавление