Только осталось во всем теле ощущение усталости и тупой боли, как будто его топтали ногами или били чем-то мягким. Но как только он попытался снова уснуть, нахлынула новая волна видений — бег, преследование, столкновение, борьба, чей-то вопль, крики о помощи — и над всем этим словно проносилось бесконечное стадо, его самого видно не было, только ноги мелькали. Индрек силился разглядеть, какие у животных копыта — лошадиные или коровьи, подкованы они или не подкованы, но из-за быстроты бега не мог ничего уловить. Вдалеке, за этими мелькающими ногами, виднелся чей-то темный силуэт. Индрек пытается встать — он вместе с другими людьми лежит под этими мчащимися ногами,— пытается приблизиться к темнеющей вдали человеческой фигуре, но натыкается на ч~о-то. снова падает и чувствует, как по нему пробегает стадо, как его топчут...
Вчера вечером Лохк предупредил Индрека, чтобы он не оставался дома, так как за ним уже приходили, возможно, за ним установлена слежка. Но Инг,рек\ это было безразлично, он, пожалуй, даже ждал, чтобы за ним пришли: тогда все останется позади, не надо будет ни выбирать, ни раздумывать. Тогда ничего больше не будет — ни гибели Кристи, ни того, что на Варгамяэ стонет мать и ждет от него лекарства, которое заглушило бы боль. Тогда не будет ничего, совсем ничего — Индрек это знает. А сейчас Варгамяэ маячит где-то вдалеке, как призрак, и в ушах стоит однозвучный стон.,
И все же утром Индрек вздохнул с облегчением, почувствовав себя еще свободным. Он начал собирать вещи, чтобы уйти от Лохков навсегда. Прежде всего он взялся за сапоги — ему хотелось их возвратить хоть примерно такими же, какими получил от хозяина. Но матушка Лохк словно догадалась о его намерении и помешала ему. Как вскоре выяснилось, ее заботили не измазанные грязью сапоги, а совсем другое. Она, правда, взяла их у Индрека, чтобы почистить своими руками, но сразу уйти не смогла. Дрожащими губами, со слезами на глазах, она произнесла с грустным упреком:
— Зачем вы ей солгали, когда уходили? Она чуть все глаза не выплакала.
— Я не лгал,— ответил Индрек, понимая, о ком и о чем идет речь.
— Господи боже мой! — воскликнула матушка Лохк,— Ее уже на свете нет, а вы и теперь лжете. Она ходила, узнавала, ей все сказали — она мне говорила. Только одного она не знала — что вы живы. Все думали, что вы, как и остальные...
— Неужели все остальные?..— Индрек не договорил.
— Не все, но многие, поэтому считали, что и вы тоже.
Вот что мучило матушку Лохк, когда она стояла у