кой, нервничал, не мог спать ни днем ни ночью. Аппетит пропал совершенно, ведь животное — почти как человек, домашнее животное, конечно. Когда сна нет, так и есть не хочется. Все только подвывал и повизгивал, лежал, уткнув морду в лапы, глаза вытаращив, и день и ночь. Как будто его обкормили чем-то таким, от чего живот болит. Я говорила об этом Вильясос —вы же знаете, какой он,— и он сразу сказал: у собаки революционная рожа в животе. Это, мол, болезнь свиней, а в революционное время пристает и к собакам. Против нее есть только одно лекарство: компресс с хлороформом, его надо положить животному на нос —и боль как рукой снимет. Я сделала так, как он посоветовал, и знаете, что случилось? Собака издохла. Я рассказала Вильясоо, а он только пожал плечами:«Что ж поделаешь, одной жертвой революции больше. Революция требует жертв даже среди псов». И я теперь совсем одна. Старшая дочка убежала с революционером, который приходил сюда обедать,-- он, кажется, некрещеный еврей: черный такой, нос тупой, широкий, губы толстые, красные. А вторая, поверите ли, живет у кого-то содержанкой. Обо мне никто не заботится, говорят — теперь время революционное...
В таком положении находилась госпожа Куузик. одинокая и всеми покинутая. Но Индрек рассказа:; ей, что его положение еще хуже: ему негде даже голову приклонить.
— Оставайтесь здесь! — поспешно ответила госпожа Куузик. Оставайтесь, просто чтоб составить мне компанию, здесь никто не догадается вас искать.
Индрек и сам думал, что тут было бы хорошо укрыться: в харчевне бывает много посетителей и его приход или уход не привлечет ничьего внимания, не вызовет подозрений.