Глава XXIV Люди возвращались со всеэстонского съезда осипшие, охрипшие или вовсе обезголосевшие, с красными, опухшими глазами, изнуренными, огрубевшими липами.

Индрек шагал по грязи посреди улицы, боясь, что иначе ему что-нибудь свалится на голову. При сильных порывах ветра он инстинктивно поднимал рукд, защищая глаза и придерживая грозившую слететь кепку. Но на одной из узких улиц буря повалгла высокий забор с такой силой и так внезапно, что Индрек едва успел отскочить в сторону. В ту же минуту его что-то ударило по голове, и, пожалуй, судьба его левого глаза была бы решена, не послужи ему ангелом- хранителем низко надвинутая толстая кепка с длэт-ным козырьком. И все же удар был настолько силен, что Индрек пошатнулся, споткнулся о поваленный. забор и упал на него. «Вот как хорошо, что буря опрокинула забор,— мелькнуло в его оглушенном мозгу.- не то шлепнулся бы прямо в грязь». Он поднялся пг ноги и, держась рукой за ушибленное место, опять побрел словно ощупью по безлюдным, захлестываемым бурей улицам.

-— Моего тоже ночью не было дома,— сказала утром Индреку матушка Лохк.— Ветер так завывал, я несколько раз просыпалась, думала,— наверно, что-нибудь да случится. Так и есть — у вас глаз весь синий, как бы не остался на всю жизнь незрячим.

Нет. этого Индрек не опасался, он только вынужден был теперь сидеть несколько дней дома, хотя обп.ая напряженная обстановка и его держала в постоянном нервном напряжении.

— Отдохнете наконец хоть немножко, а то нет вам покоя пи днем, ни ночью, как и моему мужу. Вчера пришел еще позже, чем вы,— говорила матушка Лохк.

«.Верно,— подумал Индрек.—Лохк пришел позже, а ведь мы ушли с собрания в одно время. Где он мог быть, куда ходил?»

И вдруг Индреку пришло на память, что это уже не в первый раз они возвращаются с одного и того же собрания в разное время — Лохк позже, а он, Индрек, раньше. Но до сегодняшнего дня он не обращал на это внимания. Почему же сегодня?.. Может быть, причина б тем, что у него сильно ушиблена голова, еще п -сейчас весь череп гудит? Даже сны были какие-то странные, они словно бы продолжаются и наяву, придавая каждой мысли удивительную остроту и таинственность, каждому явлению — сокровенный смысл и значительность. Может быть, Лохк любит очарование ночных улиц, особенно в бурю, как минувшей ночью? Индрек представил себе его крепкую фигуру, его густые вьющиеся волосы, и у него почему-то возникло убеждение, что человек с такими волосами должен любить ветер и бурю. Да, верно... если бы только не эти хитрые, моргающие глазки...

Но Индреку не пришлось долго предаваться своим мыслям. Кристи, вернувшись из города, принесла известие: ночью, в бурю, были произведены первые аресты *.

  Значит, игра начинается сызнова,— произнес Индрек.

  Я всегда говорил,— вмешался Лохк,— что нам надо идти потихоньку да полегоньку, как советует газета «Отечество», а революцию пускай делают большие народы. Или же просто взять да начать! А не так, как сейчас,— болтаем про революцию, а сами сидим, точно старые бабы, и ждем, когда правительство пошлет фараонов и жандармов нас хватать. Я так считаю: проповедуешь борьбу—так иди и борись, а не отсиживайся по тюрьмам.

Оглавление