— Я уже сказал,— ответил Индрек и хотел продолжать, но Кристи перебила его:
— Вы ^просто бессовестный! Да, да! Я раньше не знала, а теперь знаю. Бес-со-вест-ный! —повторила она, подчеркивая каждый слог.— Родимое пятнышко! На таком месте! Какое свинство! Ей-богу!
Индрек поднялся со стула и произнес, как бы обидевшись:
— Мне очень жаль, что я не умею вам угодить.Спросите кого-нибудь другого.
Кристи уткнулась лицом в подушку и заплакала. Лишь немного погодя она заговорила:
— Я ужасная Дура, мама совершенно права. Теперь я расплачиваюсь за свою глупость. А для вас этокозырь, будете надо мной смеяться, издеваться надмоей бедой, как и другие.
Но тут Индрек произнес совсем тихо, как человек, решивший для себя какой-то вопрос:
>—- Вы и в самом деле глупая, как считает ваша мама. А чтобы вы хоть немножко поумнели, я вам скажу: мне этот шрам и правда показался таким красивым, что я еле удержался, чтобы не поцеловать его.
Сказав это, Индрек вышел из комнаты. Кристи долго лежала не шевелясь. Порой принималась плакать, потом просто лежала, потом опять плакала, не утирая слез. Подумать только: люди могут такое чувствовать, да еще и говорить тебе это в лицо! Одно только хорошо: теперь она не боится ничьих насмешек, теперь все пустяки по сравнению с тем, что было. Худшего уже ничего произойти не может. Единственное, что могло быть еще хуже, это если бы Индрек действительно поцеловал ее шрам. Это такой коншар, что Кристи не может и думать об этом.
Когда мать вернулась домой, Кристи все еще лежала.
— Мама, я хочу уехать в Америку — сейчас же, сразу,— сказала она.
— От дяди ведь еще ответа нет,— возразила мать.— Надо подождать, пока он напишет и деньги пришлет.
— Как это ужасно, никогда не можешь делать то, что хочешь,—-жалобно протянула Кристи.—То приставали каждый день —: поезжай, поезжай, а теперь, когда я сама хочу,— нельзя.